Бессмертники — цветы вечности - Роберт Паль

Чем больше он думал, тем решительнее склонялся к тому, чтобы побывать на складе самому. Риск? А что сегодня — не риск? В данном случае риск как раз небольшой, ведь не собирается же он брать склад в одиночку. Сейчас главное — разведка. И тут его монтерские кошки сгодятся как нельзя лучше. Не впервой!..

По его просьбе саткинцы раздобыли лошадь и сани-розвальни. Кинув в передок свой сундучок, Петр отдал вожжи Давлету и приказал ехать.

— Куда? — не вмешиваясь в дела командира, спросил тот.

— По дороге… Вдоль электрической линии…

Линия вывела их за поселок. Дорога шла рядом, лишь иногда ненадолго отклоняясь то из-за скалистого взгорка, то из-за глубокого оврага. Потом и линия, и дорога повернули вправо и по неширокой просеке побежали в глубь леса. Проехав с версту по этой просеке, Петр попросил остановиться. Вылез из саней, огляделся, вытащил из сундучка кошки и пояс.

— Что, товарищ Петро, опять — на столбы? — догадался Давлет.

— Опять… А ты, братишка, будь настороже…

На первом столбе он пробыл недолго. Главное было увидеть — далеко ли склад. Оказалось, совсем недалеко, саженей через полтораста, в уютном сосновом лесочке.

«Хорошее место, из поселка не видно, — отметил про себя Петр. — Группа захвата может выйти прямо из леса. Только чтоб тихо, без стрельбы. А подводы можно оставить вон у того поворота… Погрузить — и полный вперед!..»

Чем ближе подходили они к складу, тем на дольше задерживался он на столбах. Сторож у ворот его, конечно, уже видит. Что ж, пусть привыкает, а он между тем присмотрится: что за строение, сколько там сторожей, часто ли меняются. Для подготовки операции все это пригодится.

На последнем столбе, у самой ограды, Петр провозился особенно долго. Теперь все было как на ладони: и сам склад, и утонувшая в сугробах сторожка, и тропинка вокруг ограды, и густой со всех сторон лес. Сторожей тут двое. Пока один греется в сторожке, другой топчется у ворот, изредка прохаживаясь в ту или другую сторону. Снять этого глухаря в тулупе не составит никакого труда. Вот сейчас он спустится вниз, подойдет, попросит огоньку и…

От нетерпения аж в кончиках пальцев закололо. Глянул — белые, приморозил!

Спустившись на землю, Петр зачерпнул сухого морозного снега и принялся энергично растирать руки.

— Эй, паря, — окликнули его от сторожки, — заходи в караулку, согрейся. На таком холоду да при таком деле и околеть недолго!

Кинув кошки на плечи и сделав Давлету знак — жди, мол, Литвинцев, не раздумывая, направился к воротам. Стоявший на часах сторож сам распахнул перед ним калитку, пропуская на запретную территорию.

— Давай, давай, паря. Там у нас как у Христа за пазухой. И чаек есть, и к чаю чего. Растеплись после своих восхожденьев.

В сторожке действительно было тепло. На столе громоздился большущий самовар, рядом — заварной чайник, кружки, прикрытая полотенцем домашняя снедь. На стене — старый телефонный аппарат.

— Айда, сынок, разоблачайся, похлебай горячего, — настойчиво привечал его хозяин сторожки, пожилой сивобородый мужик.

Петр разделся, пояс и кошки бросил к порогу, сел к столу.

— Ну и зима нынче… Того и гляди околеешь на каком-нибудь столбе…

— Да, дело твое не сахар, — посочувствовал старик. — Ты бы хоть тулуп по такому случаю надел.

— В тулупе несподручно, еще загремишь оттуда. Не то электричеством шибанет. Долго ли?

— Было, было у нас такое. Давно только. Тогда у нас энтот монтерил… ну, который потом в японской сгинул. Не знаешь?

— Нет, не знаю. Я ведь недавно в ваших краях.

— Я этак-то и подумал.

— Решил вот линию вам починить, а то мало ли чего приключиться может. Вам ведь, как ангелам, одной искорки хватит, чтобы на небушко взлететь.

— Что правда, то правда, — с готовностью подтвердил словоохотливый мужик, — а с керосинками было еще хуже: тут уж гляди да гляди. Теперь, слава богу, спокойнее… А ты знай себе пей, пей, добрый человек…

Петр пил чай, согревался, жевал сдобные шанежки, а самого внутри так и колотило. Случай! Опять — случай! Зря, видно, говорят, что один скворец и гнезда не совьет, одной рукой и узла не завяжешь. Завяжешь! Вон он, считай, один, а захоти — целый динамитный склад будет его. Что стоит ему, молодому, вооруженному, убрать этого старика? А потом того — у ворот? И тогда отворяй ворота, грузи на сани сколько влезет — и-и…

— А аппарат-то в порядке? — чтобы отвлечься и унять бившую его нехорошую дрожь, спросил он, у сторожа. — Если что, так я заодно погляжу, а то когда еще наш брат к вам заглянет.

— Трещит! — весело отмахнулся тот. — А ты ешь себе, ешь. Да вот чайку еще плесни, размягчайся знай. Сейчас ведь опять на холод, поди.

И вот этого человека, живого, заботливого, бесхитростно-душевного, простого русского человека, делающего для меня добро, мне пришлось бы убить? Из-за двух или трех ящиков динамита, которые все равно ничего не решат? Из-за той страшной и жестокой борьбы, о которой он, может, и понятия не имеет. Или, хуже того, сочувствует ей, такой же пролетарий, как и я.

Нашарив в кармане папиросы, Петр закурил. Старик пристроился рядом, вытащил самосад.

— Тепло у вас, — чтобы что-то говорить, сказал Петр. — И работа ничего, не переломишься.

— Работа ничего. Раз в месяц привезут со станции груз, примешь, стал быть, потаскашь. А потом опять ничего. Ничего…

— И помногу завозят, говоришь?

— Пудов по тридцать быват. Это сичас у нас пусто, а то… Вот в марте-то опять и привезут…

«Вот и хорошо, что пусто», — отпустило наконец Петра. Чтоб не искушало. Чтоб не мутило душу прежде времени. А придет это время… Господи, до чего же может озвереть человек!

Возвращаясь в Златоуст, Петр уже в деталях обдумывал план предстоящей операции. Конечно, исчезновение такого количества взрывчатки вызовет переполох во всей округе. Значит, нужно отрезать Сатку от Кусы и Златоуста, а последний — от Уфы и других городов. Заранее позаботиться о транспорте и собственном складе. Предельно тщательно подготовить людей. Постараться обойтись без стрельбы и ненужных жертв.

Встретившись с Артамоновым, он высказал ему свои соображения и приказал начать подготовку операции.

— Месяца на подготовку вам хватит. Я подключусь дней за пять. Без меня не начинать ни в коем случае.

Вспомнив минуты, проведенные в сторожке, и все, пережитое там, еще раз повторил:

— Готовьтесь по-серьезному и ждите меня. Без меня не начинать.

Глава восемнадцатая

Варя торопилась на собрание. Квартиру инженера Беллонина на Телеграфной улице она знала — бывала не раз. Сегодня там соберется весь комитет и актив городской организации. Будет разговор о выборах во вторую Государственную думу и о подготовке к пятому съезду партии. Наверное, изберут и делегатов, ведь съезд, как всегда, состоится за границей, а путь туда неблизкий и нескорый, выехать придется заблаговременно и, понятно, в глубочайшей тайне от недреманного ока российской охранки.

Место для такого важного мероприятия товарищи, на ее взгляд, выбрали не самое лучшее, да и время — середина дня — тоже. Телеграфная — одна из центральных улиц Уфы. Неподалеку, на Церковной, находится первый полицейский участок, на Большой Казанской — тоже не ахти как далеко — городское полицейское управление, так что весь этот район у полиции как на ладони. Кроме того, неожиданное появление на улице, где в общем-то нет ни больших магазинов, ни каких-либо значительных учреждений, большого количества людей может обратить на себя внимание. Тем более, что все эти люди направятся в один и тот же дом…

Раз возникнув, тревога не отпускала, однако радость от встречи с товарищами, чувство важности предстоящего несколько заглушили ее опасения. И совсем успокоилась Варя, когда увидела Петра Литвинцева. Его ребята-боевики будут охранять их собрание. А раз так, то можно не волноваться.

За время их последней встречи Петр, на ее взгляд, совсем не изменился. Только глаза под широкими крыльями бровей стали еще строже и напряженнее да в уголках сильного, волевого рта появились чуть приметные горькие складки.

Где он живет, чем занимается, где и как питается? Впрочем, о занятиях его она могла еще как-то догадываться: бомбистская мастерская, обучение военному делу боевиков, подготовка экспроприации… Не жизнь, а сплошное хождение над пропастью. Есть ли среди тех, кто разделяет все опасности и лишения этой жизни, верные и любящие его люди? Может ли он положиться на них полностью, как на самого себя? Есть ли перед кем излить душу в минуты тревог и сомнений? Или такие, как он, подобных слабостей не знают?

Она смотрела на него и не могла ответить себе, чем именно стал близок ей этот человек. Своей силой, мужеством, таинственностью? Тем, что они делают в общем-то одно общее дело, служа ему одинаково честно, свято и бескорыстно? Но разве мало в организации других мужчин, которых она тоже искренне ценит и уважает? И почему именно при встрече с ним хочется хоть на какое-то время снова почувствовать себя молодой и счастливой?..